Такое ощущение, что все сговорились удивить публику какими-то необычными системами!

Я приходила, делала свое дело, и уходила только бы мне не видеть людей!

Я обыкновенный человек и очень хочу остаться собой.

Жизнь удалась, потому что работал с гениями.

Всё дурное, мелкое, случайное, надо стирать и не тащить за собой в вечность.

В ролях я стараюсь придерживаться большей глубины.

Когда ты уходишь, время уже не имеет никакого смысла.

Потом случилось, что он умер в тот же день, когда умер Сталин, а квартира у него со второй женой была напротив Художественного театра. И мы даже не могли пройти к нему попрощаться, пошли только на следующий день.

Художнику дано видеть то, что другим сперва трудно понять. А потом, когда ты уже начинаешь понимать, то видишь, что именно вот только так и можно делать. У него были любимые инструменты в оркестре. Вот как мы любим людей определенного характера, так и он без этих инструментов не мог обойтись. Конечно, надо использовать весь оркестр, но эти инструменты он любил в особенности. Духовые. Скрипки-меньше. Душой всегда чувствовал, что тут должен сыграть вот такой-то инструмент, а не иной. Но это надо музыкантов спрашивать, они вам точнее скажут, а мне стыдно на эту тему говорить, я это не знаю так хорошо. Могут меня и не понять, сказать: все неверно.

Я не хотела туда идти-устала или что-то еще, не помню. Кто-то за мной приехал: Кажется, Николай Радлов, художник (их два брата было, другой-режиссер): мол, пойдемте! И там уже все-и художник Вильямс (автор декораций «Ромео и Джульетты», и вся компания, кто участвовал в постановке. Собрались в Доме писателей. Там еще есть второй этаж у стенки (антресоли Дубового зала).

Репетировала. Я сейчас не помню, но он ставил уже совсем по-другому, а как танцовщица я с Шостаковичем больше не соприкасалась, когда я слушала его вещи-удивлялась, что-то на меня действовало внутренне, я чувствовала это нутром, но не своим искусством. Понимаете, вот человечески я в этом ощущала его самого, его манеру быстро говорить что-то. Он не похож ни на кого. И думал он тоже очень по-своему, видел не так, как другие.

Не хватало какой-то лирики, я ее не чувствовала в нем. Той лирики, к которой привыкла с раннего возраста, со старых спектаклей, которые смотрела, сама ими занималась, может, и малоинтересных, но привычных. Он своеобразно относился к жизни, к людям. А чем я старше становлюсь, тем я как-то больше понимаю. Несомненно. Но я боюсь углубляться в эту тему. Вы извините, душой-то я это, может быть, понимаю, но высказать не могу. Серьезного или глубокого чего-то я не могу вам о нем рассказать. Нельзя, понимаете?

Мы решили обратиться к балетам Михаила Фокина не только в связи с юбилеем «Русских сезонов» (хотя это и само по себе достаточно весомый повод), но прежде всего потому, что эти спектакли-важнейшая часть нашего культурного наследия. Для меня эти балеты-часть моей личной и театральной биографии. Мой дядя, танцовщик Мариинского театра Георгий Розай, танцевал сольную партию в «Половецких плясках» Фокина-ту самую, которую впоследствии танцевал и я.

Родители мне сказали: «Ты не должна иметь детей».

Зачем гордость и честь, если можно откупиться? Другая, другая жизнь.

Я не призываю к тому, чтобы на сцене текла кровь или показывали голую задницу. Просто надо делать хорошие спектакли.

—Я понял одну вещь в жизни: если вы сам не обиженный, не умеете обижаться, то вас никто не обидит, если вы сами не в состоянии выброситься-вас никто не выбросит. Какая мне разница, что кто-то думает что-то обо мне? Мне мама, когда-то в детстве задала шикарный вопрос. Я ей рассказывал, что сейчас иду в театр, я должен танцевать, когда я маленький в спектаклях участвовал и она сказала: «Никочка, а для кого поют птички?» И я ей начал какую-то ерунду нести, а она сказала: «Птички поют для себя. И ты…
… показать весь текст …

Быть дамой, приятной во всех отношениях, но в балете это просто невозможно.

Балет без сильного чувства, прямо скажем, дело безнадёжное, но в то же время быть добреньким ко всем-для искусства гибель.

Когда Юрий Николаевич Григорович выпускал спектакль «лебединое озеро» в Большом театре, я работала с солистами. Скоро Юрий Николаевич собирается ставить на сцене Кремлевского Дворца съездов спектакль «Иван Грозный», а я буду ему помогать.